— Мало! — сомневались проводники — Изегельдей — не просто мурза, он колдун большой. У него и отец, и дед — все шаманами были. Хочет — делает гром, хочет — шлет туман.
— У нас один Бадубай за десятерых сойдет, — отвечает Григорий, — он, как наестся да гунет, так половина тайги провалится. А Дашка под Кузнецком мою крепость от целой армии спасла. Так что — не пропадем.
В это время над его ухом стрела свистнула. Оглянулся — никого. Стрела в дереве дрожит. Подскакал Григорий, выдернул ее из сосны.
Наконечник был позолоченный в форме шайтана. А ведь известно, что такие наконечники нехристи используют, когда хотят войну объявить.
Бадубайка, увидев стрелу, сказал, что он возвращается домой, он вовсе не желает идти к духам, он желает есть, пить, любить женщин и дышать воздухом.
— Ты трус! — ругал его Григорий.
— Я не трус, — отвечал он, — но я не прозрачный богатырь, через которого можно смотреть как сквозь воздух.
— А что это за богатырь такой?
— Такие рождаются в нашей тайге раз в двести лет. Это когда женщина беременеет не от мужчины, а от духа осенних ветров. И тогда этот человек бывает во время боя прозрачным, как воздух, стрела пролетает сквозь него, не причиняя ему никакого вреда. После боя он снова делается как все, — сидит, ест, пьет. Живет, как все.
А я не прозрачный. Меня уже дважды ранили стрелами, да еще стрелы эти были с отравленными наконечниками. Я сам вырезал их ножом из руки, да сам высосал яд с кровью. Потому я живой.
А ведь я недаром — князь. Меня с детства учили воевать. Меня ставили на поляне и стреляли в меня тупыми стрелами, а я должен был вовремя увернуться от стрелы и заслониться щитом. Потом меня учили стрелять и попадать в маленькие кедровые шишки. Я хороший боец, и все равно меня уже дважды в моей жизни ранили. Но стрела шайтана — это верная смерть. Надо повернуть отряд обратно, нас и так мало.
— У нас есть огненный бой! — напомнил Григорий. — Вообще, веди себя как мужчина, как князь.
— Ты не знаешь наших колдунов. Воины Изегельдея уже напились сока мухоморов, стали кровожадными, как росомахи. И еще я знаю, что князь Осип дал Изегельдейке огненную палку. А его воины в тайге движутся как тени, бесшумно. Они идут тише, чем падает на землю осиновый лист.
— Пуганая ворона и куста боится. Сколько слов ты потратил из-за того только, что у тебя кишка тонка, чтобы воевать.
— Я не трус! — упрямо твердил Бадубайка. — Но ты любишь громко ходить, любишь жечь костер. Тебя они будут видеть, а они для тебя в тайге всегда будут невидимы. И они победят. Они нападут на нас сонных. Так ведь погиб и великий воин Ермак!
— Ну, Бадубай, тогда ты будешь нас охранять, когда мы будем ложиться спать.
— Нет, нет! Меня нельзя ставить в караул, я могу уснуть, меня всегда вечером клонит в сон, я с детства — такой, — быстро заговорил Бадубайка.
— Мы тебя назначим в караул вместе с Дашкой, уж с ней ты точно не уснешь! — пошутил Григорий.
В это время несколько лесин упало на тропу, по которой ехали путники. Кони поднялись на дыбы и заржали.
— Ай, я же говорил! — воскликнул Бадубайка. — Смотри, лесины подрублены нарочно так, чтобы упали на нас!
Свернув с тропы, путники неожиданно увязли в болоте. С виду это была поляна, поросшая высокой травой и иван-чаем. Кони не могли вытащить ноги из хлюпающей жижи и погружались в нее все глубже.
— Прыгайте к деревьям! — закричал Бадубайка. — Цепляйтесь за ветки!
Григорий вытаскивал ногу из стремени, когда в нее вонзилась стрела, тотчас же в грудь ударила вторая, но только щекотнула тело острием, так как под полукафтаном у Григория была кольчуга.
В грязи и крови, цепляясь за ветви талин, Григорий выбрался на бугор. Вскрикивали Тогурма и Апса, в того и другого вонзились стрелы. Радостно взвизгивали сидевшие на деревьях с луками изегельдейкины воины.
Кони жалобно ржали, из трясины торчали только их головы. Но вот последний конь потонул.
Одетый в тяжелые латы, Томас успел спешиться на краю болота, укрылся за корягой, тщательно выцелил одного из лучников и выстрелил. Ударила из своей пищальки и Дашутка. Грохот перепугал изегельдейкиных воинов, они спрыгивали с деревьев и пускались наутек.
И тут вышел вперед Изегельдей:
— Стойте, сыны мышей и зайцев! Стойте, недостойные зваться воинами! У нас тоже есть огненная палка. Я сейчас буду убивать врагов ее огнем!
Он нацелил свою пищаль прямо в грудь Григорию. Дашутка кинулась загородить собой своего хозяина и друга.
Стукнул кремень, со страшным грохотом разорвалась пищаль в руках Изегельдея. Потрясая окровавленными руками, Изегельдей принялся топтать упавшую на землю пищаль. Он рычал при этом как зверь. Остяки еще сильнее припустились бежать, вопя:
— Огненные духи не послушались князя!
Григорий успел выстрелить им во след и крикнул:
— Знайте, поганцы, как противиться нашему огненному богу!
После боя сделали привал у ручья. Григорий извлекал стрелы у раненых, рассекая тело кинжалом, дабы вытащить наконечники. И тут же прикладывал к ранам травы, целебный бальзам. Тогурма вытерпел операцию молча, Апса подвывал и причитал:
— Нас мало, а их много, в изегельдейкином городке человек три раза по сто.
Григорий сделал себе перевязку на рану. Сказал Апсе:
— Не трусь. Я научу тебя стрелять из огненной палки.
— Не хочу. Я видел, что стало с Изедельгеем.
— Изегельдей сам виноват. Он обидел огненную палку. Он слишком сильно накормил ее зельем и слишком туго забил ей в рот свинец. Так ему и надо!
Бадубайка покачал головой:
— Теперь у нас нет коней. Изегельдейка жил со стариком отшельником, у которого в животе по ночам пел маленький кузнечик. Тот старик если плевал в тайге, то из каждого плевка получалась жаба. И она была не простая. Если кто к ней прикасался, тотчас же становился маленьким, как муравей, и даже меньше. Такие маленькие люди до сих пор живут подо мхами и лишайниками в бору возле реки Обы.
Изегельдей обязательно напустит на нас шайтанов, и мы все пропадем. Или он сделает нас маленькими, меньше муравьев.
— Не ной, Бадубай! — отвечал Григорий. — Против шайтанов и прочей нечисти у нас есть кресты на груди. Тебя мы тоже можем крестить, и тебе сразу станет легче.
И когда зашли за лесок, где было небольшое озерко, Григорий затолкал Бадубая в озеро, велел ему окунуться с головой, поднял крест и возгласил:
— Крещается раб божий Никола!
— Будешь Николаем теперь, — сказал он мокрому Бадубайке.
Тот дрожал от холодного купания и говорил так:
— Крещаюсь, не крещаюсь. Хоть я Никола, хоть Бадубай. Я всегда в созвездии Ковша видел звезду, значит — зоркий, я мог догнать зайца, я мог ломать сухое конское бедро. Но я знаю, изегельдейкин шайтан заведет нас к Балабайкину острову. Там среди болот всегда кто-то звонит, пропадем…
